Чем дольше отстаиваешь права, тем неприятнее осадок.
ФЭНДОМ: JKMM, (Фантазия Рип и НКВД)
АВТОР: Рип ван Винкль "...Я специально тогда оставила финал открытым, чтобы каждый додумал сам. В меру своей распущенности) Может быть, МиГ потом убил ее. Может сначала изнасиловал, а потом убил. А может они остались жить вдвоем... Сначала возникла привязанность, ведь обоих связывало прошлое, затем дружба. А там - кто знает? - может даже нечто большое. Во всяком случае мне хочется верить именно в это."
БЕТА: нет
РЕЙТИНГ: NC-17
ПЕРСОНАЖИ: Fw-189 «Сова», МиГ-3
ЖАНР:гет, бытовые будни, флафф, частично драма
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: АУ, ООС
УСЛОВИЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ: Только с разрешения автора
ДИСКЛЕЙМЕР: Все права на персонажей принадлежат их создателям
ПРИМЕЧАНИЕ: продолжение фика ФОТО НА ПАМЯТЬ
Эльза отрывисто кивнула. От русского пахло пивом, по дороге на его берлинскую квартиру, они зашли в уцелевшее кафе, где товарищи МиГа вместе с британцами и американцами отмечали победу над Германией. Они были победителями, им можно было все. Ему можно было все.
Она шагнула вперед, неловко обхватила мужчину за плечи и несмело коснулась губами его губ. Вздрогнула всем телом, когда сильные руки привлекли ее ближе, легли ей на талию прижали к шершавой ткани гимнастерки. Оказалось, от Ильи пахнет не только баварским, но и солнцем и чем-то еще, вызывающим ассоциации с весной.
Ловкие пальцы советского истребителя, под аккомпанемент его возбужденного сопения, уже расстегнули пуговицы на рубашке Курт, проникли под нее, лаская кожу живота и спины, выискивая застежку бюстгальтера. Мгновение и все это оказалось на полу. Ремень брюк Сова, краснея от стыда, расстегнула сама.
Она не знала, зачем это делает. Возможно для того, чтобы все это поскорее закончилось, хотя сама Эльза прекрасно понимала, что все, наоборот, только начинается. Согласившись на предложение русского, и спасшись таким образом от советского плена, она тем самым превратилась в личного пленника Ильи. Фактически в его собственность. Она спаслась от голода и холода тюремных камер, от поездки в страшную Сибирь, но за это придется расплачиваться. Каждый день. Каждую ночь. Чувства и душа Рамы восставали против этого, но разум, холодный разум разведчика, решительно заверил: так будет лучше. И вновь, как и каждый раз во время войны, девушка доверилась ему, решив, что греть кому-то постель лучше, чем выблевывать легкие в шахтах Сибири.
Хотя, возможно, была еще одна причина, по которой она так легко поддалась на ласки МиГа. Тот самый запах весны. Далекой, нездешней уральской весны.
Сову била нервная дрожь. Она дрожала всем телом, когда пальцы МиГа стянули с нее трусики, толкнули на кровать, заставляя встать на четвереньки, властно, по-хозяйски легли на бедра. Ей было страшно. Все-таки это, по сути, был ее первый раз. Не считать же за таковой тот кошмар, что случился в британском плену?
Но страхи не оправдались. Движения Ильи были хоть и жадными и резкими, но в то же время в них не было грубости. Только обычная страсть мужчины, истосковавшегося по женскому телу. А после того, как все закончилось, он уложил ее на кровать, накрыл своей гимнастеркой и ушел на кухню делать чай. Вернувшись, уселся рядом с Эльзой на постель, протянул ей дымящуюся кружку и просто сказал:
– Ну вот, теперь мы квиты.
В Германии они пробыли недолго, после чего вернулись на родину МиГа, в Советский Союз. К удивлению Эльзы Илья не стал далеко углубляться в необъятные просторы, остановился у каких-то знакомых под Харьковом. На вопрос своей пленницы почему не поехать к нему домой отшутился странной фразой: «не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна». Сова ничего не поняла, но приставать с расспросами не стала.
Вначале Илья служил на местном аэродроме, потом, когда стало окончательно ясно, что войны с Америкой удалось избежать и в техноморфах больше нет нужды, устроился работать на завод. Раме же пришлось осваивать совершенно новую для нее профессию – домохозяйка. Это оказалось непросто. Страна только-только начала оправляться от бушевавшего на ней пожара войны. Продукты были дефицитом, земля, вобравшая в себя слишком много железа, крови и мук, не желала плодоносить. Деревенские бабы, многие из которых остались без мужей в ходе войны, покупали продукты и работали в полях-огородах сообща. Эльзе это само собой не светило. Можно было надеть на себя русскую одежду (тем более что она по-прежнему с неудовольствием надевала платья), но скрыть манеру вести себя, внешность и особенно речь было невозможно. Она все равно оставалась немкой. Врагом, которого по прихоти привез сюда их односельчанин.
Нет, никто специально над ней не издевался, но порой остракизм местных жителей все же выплескивался наружу, что приводило к неприятным инцидентам. Сова молча утирала разбитый нос и шла домой, готовить, стирать, убирать. Илье она ничего не рассказывала, во-первых, не позволяла тевтонская гордость, а во-вторых, МиГ-3 и так возвращался домой уставший и частенько чем-то расстроенный. Рама не спрашивала чем, знала, что он не расскажет, да и не ее это было дело. Просто молча пододвигала к мужчине тарелку борща и по извечной привычке всех женщин садилась напротив, глядя, на то как он ест.
Еще Фокке-Вульф сбивало с толку то, что она не могла уяснить для себя каким же, собственно, статусом она пользуется в этом доме. Несмотря на то, что за отставным капитаном РККА бытовала слава знатного бабника, и в противовес злым сплетням, распускаемым местными кумушками, Илья так ни разу и не затащил свою пленницу в постель. Она ухаживала за ним, когда он подорвал спину на заводе. Он брал отгул, когда Сова вымокла под ливнем в поле и три дня температурила. Никто не запирал бывшую разведчицу, и хотя формально ее документы были у Ильи, она прекрасно знала, где они лежат. Правда, пойти немке все равно было некуда, но это уже не суть важно. Эльзе очень нравилась фамилия русского – Синицын, она казалась ей забавной и напоминала о весне, хотя бывший оберлейтнант Люфтваффе уже знала, что весной синицы перебираются в лес подальше от людских жилищ.
Они не были врагами, но не стали и друзьями, не были любовниками, но жили вместе и спали в одной постели. Эта неопределенность изводила Fw-189, привыкшую всегда точно знать военную обстановку, МиГа же, похоже, это ничуть не тяготило.
– Ты слышишь, что я говорю? Эльза!
Он всегда называл ее так, когда они были одни. На людях он обращался к ней «Лиза». Фокке-Вульф понимала, что Илья поступает так, чтобы лишний раз не привлекать внимание к национальности своей сожительницы, но русское звучание ее имени все равно царапало слух и злило. Тем более что разведчица считала, что, называя немку русским именем, Синицын еще больше раздражал окружающих.
– Я слышу тебя.
– А по-моему ты витаешь в облаках, – истребитель усмехнулся. – Налей-ка мне добавки. Сегодня борщец у тебя удался.
– Так я и поверила, – буркнула Сова, подставляя мужчине еще одну тарелку. За годы службы она научилась есть все, что можно было употребить в пищу, а вот готовить – нет.
– Могла бы и в ту налить.
– Нечего есть с грязных тарелок.
– Вредная немка…
– Ешь, давай.
– Но-но! – возмущенно пробурчал Илья с набитым ртом. – Ишь раскомандовалась! Тут тебе не Фатерлянд!
– Я помню, – она поджала губы и отвернулась.
Звякнула брошенная в тарелку ложка. МиГ поднялся, подошел сзади, осторожно взял девушку за локоть, развернул к себе.
– Эльза, что с тобой? – спросил истребитель, заглядывая в темные, словно затянутые тучами, серые глаза. – Ты сегодня сама не своя. Что-то случилось? Снова эти… клуши?
– Дело не в них, – хмуро отозвалась Рама. – Хотя отчасти в них тоже. Послушай, Илья, я когда-то уже спрашивала тебя, теперь повторю вновь: зачем я тебе?
– В смысле?
– Ты приходишь домой, и от тебя пахнет другими женщинами, – медленно и размеренно начала Курт. – Человеческими женщинами. То есть, в постели я тебя не интересую. Домохозяйка я тоже неважная. И, тем не менее, я до сих пор живу с тобой под одной крышей. Почему?
– Я не пойму, ты ревнуешь что ли?
– Ревную? Нет. Я тебе не жена и даже не любовница, чтобы ревновать тебя к другим женщинам, я… Кто я?
Мужчина отступил на шаг, оперся спиной об старенький холодильник.
– Я… не могу объяснить…
– А ты попытайся, – фыркнула Фокке-Вульф. – Послушай, Илья, я очень благодарна тебе за то, что ты избавил меня от плена, позволяешь жить в относительной свободе, хорошо со мной обращаешься и за это не трахаешь когда и где тебе захочется. Но эта неопределенность просто невыносима. Я… я поняла бы, если бы ты считал меня своей вещью, своей подстилкой, горничной, домработницей или кем там еще, но ты… Кто я для тебя?
– Да не знаю я! – взорвался МиГ-3. – Не знаю! Я знаю только, что мне хорошо рядом с тобой, чертова фашистка! Я рад, что, возвращаясь домой, я знаю, что ты ждешь меня и накрываешь на стол! А вот почему так – не знаю! Довольна?!
Эльза отступила на шаг, невесело улыбнулась.
– Нет. Но теперь, когда я поняла, что ты находишься в той же неуверенности, мне стало чуточку легче.
– От дурна дiвка… – проворчал Илья, успокаиваясь.
– Да, дурная. Зато гордая. Ты садись за стол, борщ остывает.
Синицын сделал шаг к столу, но внезапно развернулся и порывисто обнял немку.
– Ты прости меня, Эльза… Я-то дурак и не подумал, что тебя это так гнетет.
– Все нормально, – она не отстранилась, наоборот, прильнула к нему. – Пойдем есть, что-то я тоже проголодалась.
Нельзя сказать, что после этого разговора что-то кардинально изменилось. Все осталось по-прежнему. Кроме одного: женщинами от Ильи больше не пахло.
Через два года на свой день рождения МиГ впервые повел Сову в кино. Это был первый раз, когда она выходила на улицу не за продуктами и не для работы в поле. Стоял прекрасный летний вечер, наполненный запахами сирени, серое платьице приятно обвивало ноги, а в уши лился веселый голос Ильи. На них оборачивались, шептались за спиной, но Синицын не обращал внимания. И словно специально называл ее «Эльза».
«Черт возьми, перестань! Ты их провоцируешь!»
«Плевать. Сегодня мой день. День, о котором они позабыли, если вообще знали. Я их не виню, людям нет дела до наших радостей. Но это мой день, и я хочу отпраздновать его так, как мне хочется!»
«Но почему со мной? Мало что ли красоток в селе? Ту же Галю возьми… Вон, собственно, и она – поедает тебя глазами».
«Зачем мне она, когда у меня есть ты? И вообще давай быстрее, пока лучшие места не заняли!»
Фокке-Вульф не стала развивать тему, дальнейшие расспросы были бы уже попросту неприличными. На протяжении всего просмотра она не проронила ни слова, только молча улыбалась в ответ на возбужденные комментарии Ильи. Думала о его словах, переосмысливала и заново переживала моменты их «совместной жизни». А по возвращении домой все вышло как-то само собой… И была чудесная майская ночь, и одуряющий запах сирени, и счастливые глаза Ильи, сверкавшие в темноте, будто две звездочки. Его запах был повсюду, но только теперь Рама сумела полностью распознать его. Запах нагретого солнцем металла и пшеничного поля.
Еще полгода Эльза усиленно делала вид, будто ничего не произошло. Слишком уж неверным, зыбким и хрупким, словно весенний лед, было то чувство, что возникло между ними. Чувство, которому немка не могла даже подобрать должного названия. МиГ не настаивал, русскому тоже требовалось время.
Однако в однажды вечером он вернулся с работы гораздо позже обычного, растрепанный, злой и осунувшийся. Молча вошел в комнату и остановился, глядя на свою сожительницу. Эльза сидела на кровати, подобрав под себя ноги, вперив застывший взгляд в то, что лежало в ее ладонях. Илья знал, что там. При пересечении границы офицер НКВД потребовал сдать все личные вещи военнопленного: награды, знаки отличия, форму, личные украшения, документы… Все, что осталось у Рамы – украдкой оторванная от кителя пуговица. Маленький медный кругляшок с отчеканенным символом Рейха. МиГ-3 чуть не убил пленницу, когда узнал, что та сумела протащить вещицу и через польско-советскую границу. Шутка ли, фашистская символика на территории СССР? Немка упрямо сжала губы и не проронила ни слова, только глаза, посветлевшие до дымчатого цвета, безумно сверкали сквозь стекла очков. Синицын понял: она действительно умрет, но не отдаст проклятую пуговицу. И оставил девушку в покое.
Они никогда не говорили о Войне. Войне, что для них всегда будет называться именно так с Большой Буквы. Не вспоминали. Прошло еще слишком мало времени, чтобы можно было забыть, чтобы не опасаться, что впитавшаяся в саму их кровь и плоть вражда не вырвется наружу и не сотрет возникшее между ними чувство если не дружбы, то товарищества. И все же порой на Эльзу «находило», и она могла часами сидеть вот так, держа в руках натертую до блеска пуговицу. Иногда ее губы беззвучно шевелились, то ли шепча молитву, то ли произнося вслух имена погибших товарищей. Илья в такие моменты старался не мешать, тем более что ему тоже было кого вспомнить.
– Илья? – девушка зажала пуговицу в кулаке и вскочила с постели. – Ты чего так поздно? Проходи скорее, я сейчас поесть разогрею…
МиГ, проигнорировав ее слова, протопал к кровати, и устало плюхнулся на нее. Курт хотела было возмутиться, но увидев лицо мужчины, осеклась и присела рядом.
– Илья? Что стряслось?
– Я сегодня был в обкоме, – тяжело выговорил Синицын и вновь замолчал.
– И?
– Мне сказали, что мое техобслуживание обходится стране слишком дорого. К тому же большинство моих неодушевленных собратьев уже потихоньку готовят к списанию. Короче, в этом году ремонта не будет. Про тебя я вообще молчу…
– Но… неужели причина отказа только в этом?
– Да.
– Илья… – мягко произнесла Fw-189. – Давай ты не будешь врать разведчице? Это бесполезное занятие, mein russisсh Jäger.
Отставной капитан помрачнел еще больше.
– Товарищ секретарь сказал, что все могло быть по-другому, если бы не… моя репутация.
– Ясно, – скулы немки затвердели. Она поднялась, сделала пару шагов, резко развернулась.
– Слушай, Илья… Пойдем завтра в МГБ?
– Зачем? – в глазах русского что-то недобро сверкнуло.
– Отдай меня им. Скажи, что передумал, что я обманула твое доверие и…
– Ты охренела?!
МиГ-3 резко вскочил с кровати, одни прыжком оказался рядом, схватил испуганно отшатнувшуюся немку за ворот рубашки.
– Иль..!
– Ты что несешь, твою мать!
– Послушай! Так больше нельзя. Ты не должен страдать из-за меня. Тебе следовало сразу отдать меня вашему суду, вместе с остальными преступниками…
Громкий звук пощечины прозвенел в испуганной тишине дома. Эльза отшатнулась, прижимая ладошку к покрасневшей щеке. Очки слетели с переносицы и упали на пол.
– Молчать! – рявкнул Синицын прямо в округлившиеся от удивления глаза Рамы. – Не смей указывать мне, что делать! Это я решаю, что правильно, а что нет! У тебя, что вдруг гордость проснулась, коллективной солидарности захотелось? А как от радости, что я тебя от плена спас, сама портки скинула и ноги расставила, забыла? А?!
Она отпрянула от него, словно получив еще одну пощечину. Серые глаза полыхнули бешенством. Всего на один миг, и тут же потускнели.
– Нет, я помню, господин…
Сова сделала шаг назад, часто-часто моргая. Глаза жгло огнем, и этот огонь собирался в глазницах, чтобы потом течь вниз по лицу раскаленными каплями. Горечь поражения, позорный плен, еще более позорное от него избавление… все это вдруг навалилось на плечи Рамы тысячепудовым грузом.
Она никогда не плакала. Даже в британском плену, когда Кинг Джордж и его прихлебатели развлекались с ней как хотели. Орала от боли, выла от страха, скулила от унижения, но не плакала. За все годы войны, годы полные испытаний, побед и поражений, Эльза Курт, оберлейтнант 10-й группы ближней разведки «Таннеберг» не проронила ни слезинки. Ведь она – Сова, безжалостный ночной хищник, не знающий сомнений, не имеющий души и сердца. У нее не было близких, о которых можно было скорбеть, не было дома, который можно было потерять, не было веры, потому что она, как никто другой из техноморфов, знала, кто они и что им суждено. Теперь же, когда она впервые за столько лет решила, что война, наконец, закончилась, что можно хоть ненадолго расстаться с желтоглазым и пернатым обличьем, жизнь с размаха ударила ее в лицо. А забрало ледяного безразличия и презрения, как назло было поднято.
МиГ ошарашено смотрел, как слезы градом катятся по щекам немки, словно стараясь смыть с одной из них налившийся отпечаток его ладони. Fw-189 не всхлипывала, не причитала, не рыдала в голос. Просто стояла, до побелевших костяшек сжимая кулаки, смотрела ему в глаза, и слезы текли по ее лицу. Весь гнев вышел из Ильи как вода из решета. Истребитель бросился вперед, сгреб девушку в охапку и прижал к себе.
– Прости… Прости дурака… Я не думал… не хотел… Прости!
Рубашка на его груди намокла от слез, хотя Эльза по-прежнему не проронила ни слова. 
Но спустя несколько минут Синицын почувствовал, как на его пояснице сомкнулись тонкие, но сильные руки. Тишина, испуганно выглядывавшая из углов комнаты, наконец, решила выбраться из укрытия и окутала русского и немку, сменившись привычным набором едва уловимых звуков и запахов, что называется «домашним уютом».
– Эльза?
– М?
– Я бы хотел попросить прощения… Но ты ведь не простишь меня, верно? Вы, немцы, никогда не прощаете.
– Мне нечего прощать. Ты вправе поступать со мной как заблагорассудится. Ты – победитель.
– Прекрати! – он отстранился, встряхнул ее за плечи. – Не говори так! И вообще забудь, что я тебе наговорил! Я просто… Я устал, Эльза.
Мужчина обессилено опустился на край постели, уронил лицо на сложенные руки.
– Я понимаю, Илья, – тихонько произнесла Курт. – Избавься от меня и тебе сразу станет легче.
– И слышать не желаю.
– Почему? Я просто еще один твой враг, которого ты подобрал из… не знаю из каких побуждений. Я сносно готовлю, ухаживаю за домом, но это с успехом может делать любая другая девушка. Нормальная девушка, Илья.
МиГ-3 поднял взгляд, саркастически усмехнулся.
– Ты, правда, считаешь, что я могу быть счастлив с обычной девушкой?
– Но не с врагом же!
– Ты мне не враг.
Дом затих в ожидании. Тишина, с любопытством разглядывая двух странных существ, замерла, свесившись с люстры.
– Кто же тогда?
– Не знаю. Наверное… друг.
Сова присела на кровать рядом с МиГом.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Прекрасно понимаю. Мне было хорошо в кино. А после, возле куста сирени, еще лучше. И только попробуй отпустить один из твоих привычных язвительных комментариев.
Рама предпочла послушаться его совета. Долгое время истребитель и разведчица сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Наконец немка решилась нарушить тишину:
– Знаешь, у меня есть предложение. Давай уедем отсюда.
– Куда?
– Куда угодно. В Германию, например.
– Что? – тут же ощерился Синицын. – Ты в своем уме, женщина? Чтобы я бросил свою страну, за которую воевал?
– Но она отвернулась от тебя.
– Замолчи, – сквозь зубы прошипел русский. – Я уже один раз ударил тебя и мне до сих пор стыдно.
– Послушай, я серьезно. ГДР находится под вашим контролем, так что особых проблем не должно возникнуть. А там у меня, возможно, найдется немало знакомых, которые смогут помочь с техобслуживанием и прочим. Да и у тебя, думаю, тоже. Начнем все заново.
– Что начнем-то? – тоскливо осведомился Илья. Эльза смутилась.
– Ну… не знаю. То, что было, то и начнем.
МиГ фыркнул, но ничего не сказал.
– Я не настаиваю, – вздохнула Рама. – Просто подумай над моим предложением.
– Даже если – если! – я соглашусь, никто не выпустит меня за границу, – проворчал истребитель. – Тем более с военнопленным.
– Используй свои связи, – хмыкнула девушка.
Синицын что-то неразборчиво пробурчал в ответ. Fw-189 усмехнулась и полезла на пол искать свои очки.
МиГа хватило еще на полгода. Как и каждый из техноморфов, он чувствовал себя лишним в этом новом мире. Мире без войны. Эльза не торопила, она понимала как это тяжело – оставлять страну, которую ты любишь, за которую сражался и столько выстрадал. В итоге они все же переехали. Нюансы с разрешением и документами помог уладить старинный друг и бывший пилот Ильи – Саша Покрышкин. Правда, вручая МиГу и Сове документы, он смотрел с изрядным ехидством и постоянно посмеивался, а Илья почему-то мучительно краснел. О причинах Курт могла только догадываться.
Потом была долгая поездка на поезде, практически тем же маршрутом, что они ехали на Украину пять лет назад. Илья всю дорогу был мрачнее тучи, с тоской смотрел на мелькающие за окном вагона поля и перелески, а на таможне разругался с офицером погранзаставы из-за какой-то мелочи. Эльза молчала, как военнопленная она не имела права голоса. Пуговицу вновь удалось провезти без приключений.
Берлин встретил их шумом оживленного города, совсем не похожим опустевшие руины мая сорок пятого. Несмотря на страшное поражение, страна продолжала жить, постепенно приходя в норму: были отстроены дома, улицы вновь наполнились людьми. Будто ничего не изменилось. О произошедшем напоминали только отсутствие привычных красно-белых знамен, патрули советской комендатуры да уродливое сооружение, разделившее Берлин надвое.
Сова ликовала. Родная речь, знакомые надписи, названия улиц… от всего этого захватывало дух. Она старалась не подавать виду, чтобы не расстраивать Илью, но радость все равно вырывалась наружу. Синицын вначале хмурился, но потом перестал, слишком уж приятно было смотреть на расцветшее лицо подруги. Он даже выдал ей денег, когда в окне лавки старьевщика Курт увидела видавший виды фотоаппарат. Пока немка рассматривала вещицу и торговалась с продавцом, МиГ задумчиво курил возле крыльца и рассеяно разглядывал улицу.
Эту странную парочку он узнал не сразу, хотя обоих парней видел не раз, а слышал о них и того больше. Но советскому истребителю и в голову не могло придти, что в восточном Берлине он встретит мило беседующих и едва ли не под ручку дефилирующих немца и британца. Англичанин заметил его и приветственно замахал рукой, ослепительно рыжая шевелюра Спитфайра вспыхнула на солнце будто пламя маяка. Немец, напротив, весь сник и съежился, видать тоже признал русского попортившего ему немало крови.
– Привьет, сойузничьек! – рассмеялся Фланн Митчелл. – Ноа, это…
– Мы знакомы, – ухмыльнулся Илья. – Ты как тут оказался, Мистер Совершенство? В отпуске?
– М-м-м, нет… – Спитфайр сник, улыбка сползла с его лица. Даже волосы, казалось, потемнели. – Насовсем мы здесь. Я и Ноа.
– Но почему?
– У моей страны теперь другие герои… Более подходящие к новому времени. Я искал тихое место, где могу спокойно жить вместе с другом. И ноги привели меня сюда. Здесь все началось, Илья. Для нас, в смысле. Логично было бы все здесь и закончить.
МиГ не нашелся что ответить и только согласно кивнул. Распахнулись двери лавки, и на пороге возникла сияющая Рама. На шее болтался фотоаппарат. Увидев новоприбывших, она замерла, пристально глядя на Фланна.
– Ты… – сощурился англичанин.
– Я, – голос Эльзы был холоднее льда. – Удивлен, что я выжила тогда?
– Удивлен.
– Сова! – просиял Ноа Мессершмитт.
Немец сорвался с места и стиснул растерявшуюся от неожиданности разведчицу в объятьях.
– Как я рад, что ты жива!
– Да неужели? – ядовито хмыкнула Фокке-Вульф. – С чего бы это?
Ухмылка сползла с ее лица, едва Рама увидела печальные глаза Ноа.
– Извини… Просто…
– Да, я знаю, я терпеть тебя не мог, – смущенно фыркнул истребитель. – Сказать по правде ты была редкостной су…. стервой.
– Спасибо.
– На здоровье. Но все же ты… из наших. Понимаешь?
– Понимаю, Ноа, – на сей раз улыбка Совы была доброй. – А остальные, что с ними?
– Я мало что знаю, – Мессершмитт поскучнел. – Папа Вальтер все еще в тюрьме в Британии. Фон Гота выкупили арабы и забрали с собой в Палестину. Говорят, там намечается заварушка с Израилем. Клара Ганомаг устроилась в медицинскую службу американской армии. Остальные…
– Ну?
– Все погибли, Сова. Все. Кого забрала война, кто погиб в лагерях… Генрих, Грета, Фриц, Хельга, Вероника, Ханна, Ганс…
Fw-189 опустила голову, поправила очки на носу.
– А госпожа Хедвиг?
Ноа вздохнул.
– Покончила с собой первого мая сорок пятого.
– Доиграла до конца, как и обещала, – прошептала Эльза.
– Сочувствую.
– Незачем. Я никогда ее не любила.
Помолчали. Слишком много слов рвалось наружу, слишком много воспоминаний. Слишком много для того, чтобы говорить о них вслух. МиГ и Спитфайр тоже помалкивали, не желая мешать двумя встретившимся боевым товарищам.
– Ну, а ты как здесь оказалась? – наконец спросил Ноа.
Сова улыбнулась. Подошла к Илье, остановилась рядом, почти прильнув к нему плечом.
– Судьба привела.
Ноа и Фланн понимающе переглянулись.
– Что ж и верно, судьба, – усмехнулся британец. – В таком случае, удачи вам обоим. Как обустроитесь, приходите в гости на чай!
– Рыжий прав, – задумчиво проговорил Илья, глядя вслед удаляющейся парочке закадычных друзей, – здесь закончится наша история.
– История техноморфов? – уточнила Сова, все-таки прижимаясь плечом к широкой груди Синицына.
– Мне не нравится это слово. Но да, наша общая история закончится здесь. В этом новом мире для нас уже нет места.
– Тебе страшно?
– Нет, – русский улыбнулся и обнял немку за плечи. – У меня есть с кем достойно встретить ее окончание.
АВТОР: Рип ван Винкль "...Я специально тогда оставила финал открытым, чтобы каждый додумал сам. В меру своей распущенности) Может быть, МиГ потом убил ее. Может сначала изнасиловал, а потом убил. А может они остались жить вдвоем... Сначала возникла привязанность, ведь обоих связывало прошлое, затем дружба. А там - кто знает? - может даже нечто большое. Во всяком случае мне хочется верить именно в это."
БЕТА: нет
РЕЙТИНГ: NC-17
ПЕРСОНАЖИ: Fw-189 «Сова», МиГ-3
ЖАНР:гет, бытовые будни, флафф, частично драма
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: АУ, ООС
УСЛОВИЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ: Только с разрешения автора
ДИСКЛЕЙМЕР: Все права на персонажей принадлежат их создателям
ПРИМЕЧАНИЕ: продолжение фика ФОТО НА ПАМЯТЬ
Читать
– Ты должна мне поцелуй, помнишь?Эльза отрывисто кивнула. От русского пахло пивом, по дороге на его берлинскую квартиру, они зашли в уцелевшее кафе, где товарищи МиГа вместе с британцами и американцами отмечали победу над Германией. Они были победителями, им можно было все. Ему можно было все.
Она шагнула вперед, неловко обхватила мужчину за плечи и несмело коснулась губами его губ. Вздрогнула всем телом, когда сильные руки привлекли ее ближе, легли ей на талию прижали к шершавой ткани гимнастерки. Оказалось, от Ильи пахнет не только баварским, но и солнцем и чем-то еще, вызывающим ассоциации с весной.
Ловкие пальцы советского истребителя, под аккомпанемент его возбужденного сопения, уже расстегнули пуговицы на рубашке Курт, проникли под нее, лаская кожу живота и спины, выискивая застежку бюстгальтера. Мгновение и все это оказалось на полу. Ремень брюк Сова, краснея от стыда, расстегнула сама.
Она не знала, зачем это делает. Возможно для того, чтобы все это поскорее закончилось, хотя сама Эльза прекрасно понимала, что все, наоборот, только начинается. Согласившись на предложение русского, и спасшись таким образом от советского плена, она тем самым превратилась в личного пленника Ильи. Фактически в его собственность. Она спаслась от голода и холода тюремных камер, от поездки в страшную Сибирь, но за это придется расплачиваться. Каждый день. Каждую ночь. Чувства и душа Рамы восставали против этого, но разум, холодный разум разведчика, решительно заверил: так будет лучше. И вновь, как и каждый раз во время войны, девушка доверилась ему, решив, что греть кому-то постель лучше, чем выблевывать легкие в шахтах Сибири.
Хотя, возможно, была еще одна причина, по которой она так легко поддалась на ласки МиГа. Тот самый запах весны. Далекой, нездешней уральской весны.
Сову била нервная дрожь. Она дрожала всем телом, когда пальцы МиГа стянули с нее трусики, толкнули на кровать, заставляя встать на четвереньки, властно, по-хозяйски легли на бедра. Ей было страшно. Все-таки это, по сути, был ее первый раз. Не считать же за таковой тот кошмар, что случился в британском плену?
Но страхи не оправдались. Движения Ильи были хоть и жадными и резкими, но в то же время в них не было грубости. Только обычная страсть мужчины, истосковавшегося по женскому телу. А после того, как все закончилось, он уложил ее на кровать, накрыл своей гимнастеркой и ушел на кухню делать чай. Вернувшись, уселся рядом с Эльзой на постель, протянул ей дымящуюся кружку и просто сказал:
– Ну вот, теперь мы квиты.
В Германии они пробыли недолго, после чего вернулись на родину МиГа, в Советский Союз. К удивлению Эльзы Илья не стал далеко углубляться в необъятные просторы, остановился у каких-то знакомых под Харьковом. На вопрос своей пленницы почему не поехать к нему домой отшутился странной фразой: «не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна». Сова ничего не поняла, но приставать с расспросами не стала.
Вначале Илья служил на местном аэродроме, потом, когда стало окончательно ясно, что войны с Америкой удалось избежать и в техноморфах больше нет нужды, устроился работать на завод. Раме же пришлось осваивать совершенно новую для нее профессию – домохозяйка. Это оказалось непросто. Страна только-только начала оправляться от бушевавшего на ней пожара войны. Продукты были дефицитом, земля, вобравшая в себя слишком много железа, крови и мук, не желала плодоносить. Деревенские бабы, многие из которых остались без мужей в ходе войны, покупали продукты и работали в полях-огородах сообща. Эльзе это само собой не светило. Можно было надеть на себя русскую одежду (тем более что она по-прежнему с неудовольствием надевала платья), но скрыть манеру вести себя, внешность и особенно речь было невозможно. Она все равно оставалась немкой. Врагом, которого по прихоти привез сюда их односельчанин.
Нет, никто специально над ней не издевался, но порой остракизм местных жителей все же выплескивался наружу, что приводило к неприятным инцидентам. Сова молча утирала разбитый нос и шла домой, готовить, стирать, убирать. Илье она ничего не рассказывала, во-первых, не позволяла тевтонская гордость, а во-вторых, МиГ-3 и так возвращался домой уставший и частенько чем-то расстроенный. Рама не спрашивала чем, знала, что он не расскажет, да и не ее это было дело. Просто молча пододвигала к мужчине тарелку борща и по извечной привычке всех женщин садилась напротив, глядя, на то как он ест.
Еще Фокке-Вульф сбивало с толку то, что она не могла уяснить для себя каким же, собственно, статусом она пользуется в этом доме. Несмотря на то, что за отставным капитаном РККА бытовала слава знатного бабника, и в противовес злым сплетням, распускаемым местными кумушками, Илья так ни разу и не затащил свою пленницу в постель. Она ухаживала за ним, когда он подорвал спину на заводе. Он брал отгул, когда Сова вымокла под ливнем в поле и три дня температурила. Никто не запирал бывшую разведчицу, и хотя формально ее документы были у Ильи, она прекрасно знала, где они лежат. Правда, пойти немке все равно было некуда, но это уже не суть важно. Эльзе очень нравилась фамилия русского – Синицын, она казалась ей забавной и напоминала о весне, хотя бывший оберлейтнант Люфтваффе уже знала, что весной синицы перебираются в лес подальше от людских жилищ.
Они не были врагами, но не стали и друзьями, не были любовниками, но жили вместе и спали в одной постели. Эта неопределенность изводила Fw-189, привыкшую всегда точно знать военную обстановку, МиГа же, похоже, это ничуть не тяготило.
– Ты слышишь, что я говорю? Эльза!
Он всегда называл ее так, когда они были одни. На людях он обращался к ней «Лиза». Фокке-Вульф понимала, что Илья поступает так, чтобы лишний раз не привлекать внимание к национальности своей сожительницы, но русское звучание ее имени все равно царапало слух и злило. Тем более что разведчица считала, что, называя немку русским именем, Синицын еще больше раздражал окружающих.
– Я слышу тебя.
– А по-моему ты витаешь в облаках, – истребитель усмехнулся. – Налей-ка мне добавки. Сегодня борщец у тебя удался.
– Так я и поверила, – буркнула Сова, подставляя мужчине еще одну тарелку. За годы службы она научилась есть все, что можно было употребить в пищу, а вот готовить – нет.
– Могла бы и в ту налить.
– Нечего есть с грязных тарелок.
– Вредная немка…
– Ешь, давай.
– Но-но! – возмущенно пробурчал Илья с набитым ртом. – Ишь раскомандовалась! Тут тебе не Фатерлянд!
– Я помню, – она поджала губы и отвернулась.
Звякнула брошенная в тарелку ложка. МиГ поднялся, подошел сзади, осторожно взял девушку за локоть, развернул к себе.
– Эльза, что с тобой? – спросил истребитель, заглядывая в темные, словно затянутые тучами, серые глаза. – Ты сегодня сама не своя. Что-то случилось? Снова эти… клуши?
– Дело не в них, – хмуро отозвалась Рама. – Хотя отчасти в них тоже. Послушай, Илья, я когда-то уже спрашивала тебя, теперь повторю вновь: зачем я тебе?
– В смысле?
– Ты приходишь домой, и от тебя пахнет другими женщинами, – медленно и размеренно начала Курт. – Человеческими женщинами. То есть, в постели я тебя не интересую. Домохозяйка я тоже неважная. И, тем не менее, я до сих пор живу с тобой под одной крышей. Почему?
– Я не пойму, ты ревнуешь что ли?
– Ревную? Нет. Я тебе не жена и даже не любовница, чтобы ревновать тебя к другим женщинам, я… Кто я?
Мужчина отступил на шаг, оперся спиной об старенький холодильник.
– Я… не могу объяснить…
– А ты попытайся, – фыркнула Фокке-Вульф. – Послушай, Илья, я очень благодарна тебе за то, что ты избавил меня от плена, позволяешь жить в относительной свободе, хорошо со мной обращаешься и за это не трахаешь когда и где тебе захочется. Но эта неопределенность просто невыносима. Я… я поняла бы, если бы ты считал меня своей вещью, своей подстилкой, горничной, домработницей или кем там еще, но ты… Кто я для тебя?
– Да не знаю я! – взорвался МиГ-3. – Не знаю! Я знаю только, что мне хорошо рядом с тобой, чертова фашистка! Я рад, что, возвращаясь домой, я знаю, что ты ждешь меня и накрываешь на стол! А вот почему так – не знаю! Довольна?!
Эльза отступила на шаг, невесело улыбнулась.
– Нет. Но теперь, когда я поняла, что ты находишься в той же неуверенности, мне стало чуточку легче.
– От дурна дiвка… – проворчал Илья, успокаиваясь.
– Да, дурная. Зато гордая. Ты садись за стол, борщ остывает.
Синицын сделал шаг к столу, но внезапно развернулся и порывисто обнял немку.
– Ты прости меня, Эльза… Я-то дурак и не подумал, что тебя это так гнетет.
– Все нормально, – она не отстранилась, наоборот, прильнула к нему. – Пойдем есть, что-то я тоже проголодалась.
Нельзя сказать, что после этого разговора что-то кардинально изменилось. Все осталось по-прежнему. Кроме одного: женщинами от Ильи больше не пахло.
Через два года на свой день рождения МиГ впервые повел Сову в кино. Это был первый раз, когда она выходила на улицу не за продуктами и не для работы в поле. Стоял прекрасный летний вечер, наполненный запахами сирени, серое платьице приятно обвивало ноги, а в уши лился веселый голос Ильи. На них оборачивались, шептались за спиной, но Синицын не обращал внимания. И словно специально называл ее «Эльза».
«Черт возьми, перестань! Ты их провоцируешь!»
«Плевать. Сегодня мой день. День, о котором они позабыли, если вообще знали. Я их не виню, людям нет дела до наших радостей. Но это мой день, и я хочу отпраздновать его так, как мне хочется!»
«Но почему со мной? Мало что ли красоток в селе? Ту же Галю возьми… Вон, собственно, и она – поедает тебя глазами».
«Зачем мне она, когда у меня есть ты? И вообще давай быстрее, пока лучшие места не заняли!»
Фокке-Вульф не стала развивать тему, дальнейшие расспросы были бы уже попросту неприличными. На протяжении всего просмотра она не проронила ни слова, только молча улыбалась в ответ на возбужденные комментарии Ильи. Думала о его словах, переосмысливала и заново переживала моменты их «совместной жизни». А по возвращении домой все вышло как-то само собой… И была чудесная майская ночь, и одуряющий запах сирени, и счастливые глаза Ильи, сверкавшие в темноте, будто две звездочки. Его запах был повсюду, но только теперь Рама сумела полностью распознать его. Запах нагретого солнцем металла и пшеничного поля.
Еще полгода Эльза усиленно делала вид, будто ничего не произошло. Слишком уж неверным, зыбким и хрупким, словно весенний лед, было то чувство, что возникло между ними. Чувство, которому немка не могла даже подобрать должного названия. МиГ не настаивал, русскому тоже требовалось время.
Однако в однажды вечером он вернулся с работы гораздо позже обычного, растрепанный, злой и осунувшийся. Молча вошел в комнату и остановился, глядя на свою сожительницу. Эльза сидела на кровати, подобрав под себя ноги, вперив застывший взгляд в то, что лежало в ее ладонях. Илья знал, что там. При пересечении границы офицер НКВД потребовал сдать все личные вещи военнопленного: награды, знаки отличия, форму, личные украшения, документы… Все, что осталось у Рамы – украдкой оторванная от кителя пуговица. Маленький медный кругляшок с отчеканенным символом Рейха. МиГ-3 чуть не убил пленницу, когда узнал, что та сумела протащить вещицу и через польско-советскую границу. Шутка ли, фашистская символика на территории СССР? Немка упрямо сжала губы и не проронила ни слова, только глаза, посветлевшие до дымчатого цвета, безумно сверкали сквозь стекла очков. Синицын понял: она действительно умрет, но не отдаст проклятую пуговицу. И оставил девушку в покое.
Они никогда не говорили о Войне. Войне, что для них всегда будет называться именно так с Большой Буквы. Не вспоминали. Прошло еще слишком мало времени, чтобы можно было забыть, чтобы не опасаться, что впитавшаяся в саму их кровь и плоть вражда не вырвется наружу и не сотрет возникшее между ними чувство если не дружбы, то товарищества. И все же порой на Эльзу «находило», и она могла часами сидеть вот так, держа в руках натертую до блеска пуговицу. Иногда ее губы беззвучно шевелились, то ли шепча молитву, то ли произнося вслух имена погибших товарищей. Илья в такие моменты старался не мешать, тем более что ему тоже было кого вспомнить.
– Илья? – девушка зажала пуговицу в кулаке и вскочила с постели. – Ты чего так поздно? Проходи скорее, я сейчас поесть разогрею…
МиГ, проигнорировав ее слова, протопал к кровати, и устало плюхнулся на нее. Курт хотела было возмутиться, но увидев лицо мужчины, осеклась и присела рядом.
– Илья? Что стряслось?
– Я сегодня был в обкоме, – тяжело выговорил Синицын и вновь замолчал.
– И?
– Мне сказали, что мое техобслуживание обходится стране слишком дорого. К тому же большинство моих неодушевленных собратьев уже потихоньку готовят к списанию. Короче, в этом году ремонта не будет. Про тебя я вообще молчу…
– Но… неужели причина отказа только в этом?
– Да.
– Илья… – мягко произнесла Fw-189. – Давай ты не будешь врать разведчице? Это бесполезное занятие, mein russisсh Jäger.
Отставной капитан помрачнел еще больше.
– Товарищ секретарь сказал, что все могло быть по-другому, если бы не… моя репутация.
– Ясно, – скулы немки затвердели. Она поднялась, сделала пару шагов, резко развернулась.
– Слушай, Илья… Пойдем завтра в МГБ?
– Зачем? – в глазах русского что-то недобро сверкнуло.
– Отдай меня им. Скажи, что передумал, что я обманула твое доверие и…
– Ты охренела?!
МиГ-3 резко вскочил с кровати, одни прыжком оказался рядом, схватил испуганно отшатнувшуюся немку за ворот рубашки.
– Иль..!
– Ты что несешь, твою мать!
– Послушай! Так больше нельзя. Ты не должен страдать из-за меня. Тебе следовало сразу отдать меня вашему суду, вместе с остальными преступниками…
Громкий звук пощечины прозвенел в испуганной тишине дома. Эльза отшатнулась, прижимая ладошку к покрасневшей щеке. Очки слетели с переносицы и упали на пол.
– Молчать! – рявкнул Синицын прямо в округлившиеся от удивления глаза Рамы. – Не смей указывать мне, что делать! Это я решаю, что правильно, а что нет! У тебя, что вдруг гордость проснулась, коллективной солидарности захотелось? А как от радости, что я тебя от плена спас, сама портки скинула и ноги расставила, забыла? А?!
Она отпрянула от него, словно получив еще одну пощечину. Серые глаза полыхнули бешенством. Всего на один миг, и тут же потускнели.
– Нет, я помню, господин…
Сова сделала шаг назад, часто-часто моргая. Глаза жгло огнем, и этот огонь собирался в глазницах, чтобы потом течь вниз по лицу раскаленными каплями. Горечь поражения, позорный плен, еще более позорное от него избавление… все это вдруг навалилось на плечи Рамы тысячепудовым грузом.
Она никогда не плакала. Даже в британском плену, когда Кинг Джордж и его прихлебатели развлекались с ней как хотели. Орала от боли, выла от страха, скулила от унижения, но не плакала. За все годы войны, годы полные испытаний, побед и поражений, Эльза Курт, оберлейтнант 10-й группы ближней разведки «Таннеберг» не проронила ни слезинки. Ведь она – Сова, безжалостный ночной хищник, не знающий сомнений, не имеющий души и сердца. У нее не было близких, о которых можно было скорбеть, не было дома, который можно было потерять, не было веры, потому что она, как никто другой из техноморфов, знала, кто они и что им суждено. Теперь же, когда она впервые за столько лет решила, что война, наконец, закончилась, что можно хоть ненадолго расстаться с желтоглазым и пернатым обличьем, жизнь с размаха ударила ее в лицо. А забрало ледяного безразличия и презрения, как назло было поднято.
МиГ ошарашено смотрел, как слезы градом катятся по щекам немки, словно стараясь смыть с одной из них налившийся отпечаток его ладони. Fw-189 не всхлипывала, не причитала, не рыдала в голос. Просто стояла, до побелевших костяшек сжимая кулаки, смотрела ему в глаза, и слезы текли по ее лицу. Весь гнев вышел из Ильи как вода из решета. Истребитель бросился вперед, сгреб девушку в охапку и прижал к себе.
– Прости… Прости дурака… Я не думал… не хотел… Прости!
Рубашка на его груди намокла от слез, хотя Эльза по-прежнему не проронила ни слова.
– Эльза?
– М?
– Я бы хотел попросить прощения… Но ты ведь не простишь меня, верно? Вы, немцы, никогда не прощаете.
– Мне нечего прощать. Ты вправе поступать со мной как заблагорассудится. Ты – победитель.
– Прекрати! – он отстранился, встряхнул ее за плечи. – Не говори так! И вообще забудь, что я тебе наговорил! Я просто… Я устал, Эльза.
Мужчина обессилено опустился на край постели, уронил лицо на сложенные руки.
– Я понимаю, Илья, – тихонько произнесла Курт. – Избавься от меня и тебе сразу станет легче.
– И слышать не желаю.
– Почему? Я просто еще один твой враг, которого ты подобрал из… не знаю из каких побуждений. Я сносно готовлю, ухаживаю за домом, но это с успехом может делать любая другая девушка. Нормальная девушка, Илья.
МиГ-3 поднял взгляд, саркастически усмехнулся.
– Ты, правда, считаешь, что я могу быть счастлив с обычной девушкой?
– Но не с врагом же!
– Ты мне не враг.
Дом затих в ожидании. Тишина, с любопытством разглядывая двух странных существ, замерла, свесившись с люстры.
– Кто же тогда?
– Не знаю. Наверное… друг.
Сова присела на кровать рядом с МиГом.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Прекрасно понимаю. Мне было хорошо в кино. А после, возле куста сирени, еще лучше. И только попробуй отпустить один из твоих привычных язвительных комментариев.
Рама предпочла послушаться его совета. Долгое время истребитель и разведчица сидели молча, погруженные каждый в свои мысли. Наконец немка решилась нарушить тишину:
– Знаешь, у меня есть предложение. Давай уедем отсюда.
– Куда?
– Куда угодно. В Германию, например.
– Что? – тут же ощерился Синицын. – Ты в своем уме, женщина? Чтобы я бросил свою страну, за которую воевал?
– Но она отвернулась от тебя.
– Замолчи, – сквозь зубы прошипел русский. – Я уже один раз ударил тебя и мне до сих пор стыдно.
– Послушай, я серьезно. ГДР находится под вашим контролем, так что особых проблем не должно возникнуть. А там у меня, возможно, найдется немало знакомых, которые смогут помочь с техобслуживанием и прочим. Да и у тебя, думаю, тоже. Начнем все заново.
– Что начнем-то? – тоскливо осведомился Илья. Эльза смутилась.
– Ну… не знаю. То, что было, то и начнем.
МиГ фыркнул, но ничего не сказал.
– Я не настаиваю, – вздохнула Рама. – Просто подумай над моим предложением.
– Даже если – если! – я соглашусь, никто не выпустит меня за границу, – проворчал истребитель. – Тем более с военнопленным.
– Используй свои связи, – хмыкнула девушка.
Синицын что-то неразборчиво пробурчал в ответ. Fw-189 усмехнулась и полезла на пол искать свои очки.
МиГа хватило еще на полгода. Как и каждый из техноморфов, он чувствовал себя лишним в этом новом мире. Мире без войны. Эльза не торопила, она понимала как это тяжело – оставлять страну, которую ты любишь, за которую сражался и столько выстрадал. В итоге они все же переехали. Нюансы с разрешением и документами помог уладить старинный друг и бывший пилот Ильи – Саша Покрышкин. Правда, вручая МиГу и Сове документы, он смотрел с изрядным ехидством и постоянно посмеивался, а Илья почему-то мучительно краснел. О причинах Курт могла только догадываться.
Потом была долгая поездка на поезде, практически тем же маршрутом, что они ехали на Украину пять лет назад. Илья всю дорогу был мрачнее тучи, с тоской смотрел на мелькающие за окном вагона поля и перелески, а на таможне разругался с офицером погранзаставы из-за какой-то мелочи. Эльза молчала, как военнопленная она не имела права голоса. Пуговицу вновь удалось провезти без приключений.
Берлин встретил их шумом оживленного города, совсем не похожим опустевшие руины мая сорок пятого. Несмотря на страшное поражение, страна продолжала жить, постепенно приходя в норму: были отстроены дома, улицы вновь наполнились людьми. Будто ничего не изменилось. О произошедшем напоминали только отсутствие привычных красно-белых знамен, патрули советской комендатуры да уродливое сооружение, разделившее Берлин надвое.
Сова ликовала. Родная речь, знакомые надписи, названия улиц… от всего этого захватывало дух. Она старалась не подавать виду, чтобы не расстраивать Илью, но радость все равно вырывалась наружу. Синицын вначале хмурился, но потом перестал, слишком уж приятно было смотреть на расцветшее лицо подруги. Он даже выдал ей денег, когда в окне лавки старьевщика Курт увидела видавший виды фотоаппарат. Пока немка рассматривала вещицу и торговалась с продавцом, МиГ задумчиво курил возле крыльца и рассеяно разглядывал улицу.
Эту странную парочку он узнал не сразу, хотя обоих парней видел не раз, а слышал о них и того больше. Но советскому истребителю и в голову не могло придти, что в восточном Берлине он встретит мило беседующих и едва ли не под ручку дефилирующих немца и британца. Англичанин заметил его и приветственно замахал рукой, ослепительно рыжая шевелюра Спитфайра вспыхнула на солнце будто пламя маяка. Немец, напротив, весь сник и съежился, видать тоже признал русского попортившего ему немало крови.
– Привьет, сойузничьек! – рассмеялся Фланн Митчелл. – Ноа, это…
– Мы знакомы, – ухмыльнулся Илья. – Ты как тут оказался, Мистер Совершенство? В отпуске?
– М-м-м, нет… – Спитфайр сник, улыбка сползла с его лица. Даже волосы, казалось, потемнели. – Насовсем мы здесь. Я и Ноа.
– Но почему?
– У моей страны теперь другие герои… Более подходящие к новому времени. Я искал тихое место, где могу спокойно жить вместе с другом. И ноги привели меня сюда. Здесь все началось, Илья. Для нас, в смысле. Логично было бы все здесь и закончить.
МиГ не нашелся что ответить и только согласно кивнул. Распахнулись двери лавки, и на пороге возникла сияющая Рама. На шее болтался фотоаппарат. Увидев новоприбывших, она замерла, пристально глядя на Фланна.
– Ты… – сощурился англичанин.
– Я, – голос Эльзы был холоднее льда. – Удивлен, что я выжила тогда?
– Удивлен.
– Сова! – просиял Ноа Мессершмитт.
Немец сорвался с места и стиснул растерявшуюся от неожиданности разведчицу в объятьях.
– Как я рад, что ты жива!
– Да неужели? – ядовито хмыкнула Фокке-Вульф. – С чего бы это?
Ухмылка сползла с ее лица, едва Рама увидела печальные глаза Ноа.
– Извини… Просто…
– Да, я знаю, я терпеть тебя не мог, – смущенно фыркнул истребитель. – Сказать по правде ты была редкостной су…. стервой.
– Спасибо.
– На здоровье. Но все же ты… из наших. Понимаешь?
– Понимаю, Ноа, – на сей раз улыбка Совы была доброй. – А остальные, что с ними?
– Я мало что знаю, – Мессершмитт поскучнел. – Папа Вальтер все еще в тюрьме в Британии. Фон Гота выкупили арабы и забрали с собой в Палестину. Говорят, там намечается заварушка с Израилем. Клара Ганомаг устроилась в медицинскую службу американской армии. Остальные…
– Ну?
– Все погибли, Сова. Все. Кого забрала война, кто погиб в лагерях… Генрих, Грета, Фриц, Хельга, Вероника, Ханна, Ганс…
Fw-189 опустила голову, поправила очки на носу.
– А госпожа Хедвиг?
Ноа вздохнул.
– Покончила с собой первого мая сорок пятого.
– Доиграла до конца, как и обещала, – прошептала Эльза.
– Сочувствую.
– Незачем. Я никогда ее не любила.
Помолчали. Слишком много слов рвалось наружу, слишком много воспоминаний. Слишком много для того, чтобы говорить о них вслух. МиГ и Спитфайр тоже помалкивали, не желая мешать двумя встретившимся боевым товарищам.
– Ну, а ты как здесь оказалась? – наконец спросил Ноа.
Сова улыбнулась. Подошла к Илье, остановилась рядом, почти прильнув к нему плечом.
– Судьба привела.
Ноа и Фланн понимающе переглянулись.
– Что ж и верно, судьба, – усмехнулся британец. – В таком случае, удачи вам обоим. Как обустроитесь, приходите в гости на чай!
– Рыжий прав, – задумчиво проговорил Илья, глядя вслед удаляющейся парочке закадычных друзей, – здесь закончится наша история.
– История техноморфов? – уточнила Сова, все-таки прижимаясь плечом к широкой груди Синицына.
– Мне не нравится это слово. Но да, наша общая история закончится здесь. В этом новом мире для нас уже нет места.
– Тебе страшно?
– Нет, – русский улыбнулся и обнял немку за плечи. – У меня есть с кем достойно встретить ее окончание.
Вопрос: ну, понравилось?
| 1. Да | 9 | (60%) | |
| 2. Не очень | 3 | (20%) | |
| 3. кинуть тапком | 0 | (0%) | |
| 4. аФФтАрЫ выпейте СпиртА! | 1 | (6.67%) | |
| 5. хАчу только ТАНКОВ | 2 | (13.33%) | |
| Всего: | 15 | ||
@темы: Творчество чужое, Творчество мое, рассказы, САМОЛЁТЫ
-
-
28.09.2013 в 21:39-
-
29.09.2013 в 08:43-
-
29.09.2013 в 16:29Генрих - Генрих Виттман (PzKpfw VI Тигр)
Грета - Грета Майер (PzKpfw V Пантера)
Фриц - Фриц Майер (PzKpfw V Пантера)
Хельга - Хельга Виттман (PzKpfw VI Тигр)
Вероника - Вероника Мардер (StuG III)
Ханна - Ханна фон Гот (PzKpfw IV Ausf. H)
Фон Гот - Иоахим фон Гот (PzKpfw IV Ausf. H)
Ганс - Ганс Мардер (САУ Hummel)
Клара - Клара Ганомаг (SdKfz. 250/10)
Госпожа Хедвиг - Хедвиг фон Тирпитц (линкор Тирпитц)
N.K.V.D.
Замечательные иллюстрации, спасибо)
-
-
30.09.2013 в 01:41www.airwiki.org/enc/spy/su12.html
ПГ
-
-
30.09.2013 в 08:21Ну да, их время уже закончилось...
Кстати, герр комиссар, можно я фики про Сову на фикбуке запилю? С твоими иллюстрациями.
-
-
30.09.2013 в 11:43Да заради Бога. Бери всегда!
Гость, А уж какая дочка-красавица у них вышла, вся в маму, да бесталанная только....
Ну хоть красивая
-
-
01.10.2013 в 14:08С чего бы истории техноморфов заканчиваться? Внучек Мига ещё американским империалистам люлей давать будет. А уж дети танков погуляют аж до знойной Африки.
-
-
01.10.2013 в 22:20Это личный фанон. В моем видении, история одушевленного оружия закончилась вместе с серединой века, когда само слово "оружие" окончательно утратило свой сакральный смысл. Плюс у меня происхождение одушевленного оружия прочно завязано на скандинавской мифологии... Короче, фанон.